4 школьные трагикомедии из книг ХХ века

И смех и грех у школьной доски: истории об уроках, учениках и учителях из произведений Ивлина Во, Виктора Драгунского, Евгения Дубровина и Мартти Ларни.

Американская школа 50-х годов, британское закрытое учебное заведение в 20-х, советская школа в послевоенные годы и в более поздние времена... Художественная литература — ценный источник информации о том, как всё было устроено в разные эпохи, а также зеркало для проблемных вопросов дня сегодняшего.

Некоторые из этих историй рассказывают о том, как нелегко приходилось учителям, в других авторы смотря на мир глазами ученика. Выбранные нами школьные сцены из этих произведений объединяет одно: не знаешь, смеяться или плакать.

Ивлин Во,

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

Книга классика английской литературы, произведения которого относятся к периоду истории, когда старый викторианский уклад ушёл в прошлое, а судьбы и представления о мире множества англичан оказались разрушены. Период между двумя мировыми войнами полон гедонизма, цинизма и отчаяния, искренность утратила вес, а идеалы — устойчивость. Красота «ревущих» и «золотых» двадцатых достаётся богатым и дерзким, на горизонте маячит далёкая гроза сороковых. Бедный студент устраивается в школу, где обитают преподаватели с сомнительной профпригодностью и мальчики, которые не дают им спуску.


Кадр из сериала «Упадок и разрушение».
(источник:

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

)

Педагоги стали подниматься в классы.

— Твоя рота — вон там, — сообщил Граймс Полю. — В одиннадцать часов отпустишь их на перемену.

— А чему мне их учить? — забеспокоился Поль, которого внезапно охватила паника.

— Будь на то моя воля, я бы их вообще ничему не учил. А уж сегодня и подавно. Главное, чтобы тихо сидели и не баловались.

— Это как раз самое трудное, — вздохнул мистер Прендергаст.

С этими словами он заковылял в свой класс в конце коридора, где его появление было встречено бурными аплодисментами. Цепенея от ужаса, Поль отправился на урок.

В классе было десять учеников, они сидели, сложив руки перед собой в радостном ожидании предстоящего.

— Доброе утро, сэр, — сказал тот, что сидел ближе всех.

— Доброе утро, — сказал Поль.

— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.

— Доброе утро, — сказал Поль.

— Доброе утро, сэр, — сказал следующий.

— Заткнись, — сказал Поль.

Мальчик тотчас же извлек носовой платок и тихо заплакал.

— За что вы его так, сэр, — поднялся хор упреков. — Он у нас знаете какой чувствительный! А все валлийская кровь. Валлийцы, они такие обидчивые. Пожалуйста, скажите ему «доброе утро», а то он до вечера проплачет. Утро ведь и правда доброе, сэр.

— Тихо, — рявкнул Поль, и наступило недолгое затишье.

— Прошу прощения, сэр, — прозвенел голосок. Поль обернулся и увидел серьёзного мальчугана с поднятой рукой. — Прошу прощения, сэр, но он, должно быть, накурился сигар, и теперь ему нехорошо.

— Тихо, — снова рявкнул Поль.

Все десятеро разом замолчали и молча уставились на учителя. Поль почувствовал, что безудержно краснеет под их изучающими взглядами.

— Прежде всего, — выдавил он из себя, — нам надо познакомиться. Как тебя зовут? — обратился он к мальчику на первой парте.

— Тангенс, сэр!

— А тебя?

— Тангенс, сэр, — ответил следующий ученик.

Поль так и обмер.

— Вы что, оба Тангенсы?

— Конечно, нет, сэр. Тангенс — это я, а он просто валяет дурака.

— Хорошенькое дело. Это я валяю дурака! Прошу прощения, сэр, но Тангенс я, честное слово.

— Если уж на то пошло, — отозвался с последней парты Клаттербак, — то здесь есть один-единственный настоящий Тангенс, и этот Тангенс я. Все остальные — наглые самозванцы.

Поль совсем оторопел.

— Есть среди вас хоть кто-нибудь, кого зовут по-другому?

Тотчас же послышалось:

— Я не Тангенс, сэр.

— И я.

— Да я бы просто помер, если б меня так назвали.

Класс мгновенно раскололся на две группировки — на Тангенсов и не Тангенсов. Посыпались было и тумаки, но распахнулась дверь, и вошел капитан Граймс. Шум мигом стих.

— Решил, что вам может пригодиться эта штука, — сказал Граймс, вручая Полю трость. — И послушайте моего совета: неплохо бы их чем-то занять.

Он вышел, а Поль, крепко сжимая трость, принял вызов.

— Плевать я хотел, — сказал он, — на то, кого как зовут, но если кто-нибудь из вас хоть пикнет, то вы проторчите здесь до вечера.

— Мне нельзя до вечера, — сказал Клаттербак, — я иду на прогулку с капитаном Граймсом.

— Тогда я отделаю тебя этой тростью так, что ты своих не узнаешь. Ну а пока вы напишете мне сочинение на тему «Что такое невоспитанность». Тот, кто напишет самую длинную работу, получит приз — полкроны, независимо от её качества.

С этого момента и до самого звонка в классе царила полная тишина. Поль, не расставаясь с тростью, мрачно глядел в окно. С улицы доносились крики прислуги — шла визгливая перебранка по-валлийски. К перемене Клаттербак исписал шестнадцать страниц и был удостоен обещанной награды.

— Ну как, трудно вам пришлось? — поинтересовался мистер Прендергаст, набивая трубку.

— Ничуть, — отвечал Поль.

— Вы счастливый человек. Меня же сорванцы совершенно не уважают, сам не знаю почему. Конечно, парик многое подпортил. Вы заметили, что я ношу парик?

— Нет, нет...

— А дети сразу заметили. Парик был моей роковой ошибкой. Уезжая из Уортинга, я вдруг решил, что выгляжу очень старым и не смогу из-за этого быстро устроиться на работу. Мне тогда исполнился сорок один год. Хорошие парики стоили целое состояние, вот я и решил выбрать подешевле. Потому-то он и выглядит так ненатурально. Кошмар! Я сразу понял, что совершил ошибку, но раз уж дети видели меня в парике, было поздно что-либо менять. Теперь они только и делают, что строят насмешки на этот счёт.

— Я полагаю, что, если бы не было парика, они смеялись бы над чем-то ещё.

— Пожалуй, вы правы. Пусть уж смеются над париком.

Виктор Драгунский,

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

Дениска Драгунского — это обычный советский дошкольник, а потом младшеклассник, любопытный, непоседливый, склонный к шалостям, но добрый и отзывчивый. На этих историях выросли поколения наших соотечественников. Виктор Драгунский честно говорит от лица ребёнка, вставая на его сторону и внимательно подмечает детали, заставляя читателя ощущать ностальгию по собственному детству, когда вкусы, цвета и впечатления были яркими, а мелочи — важными.


Кадр из телефильма «Удивительные приключения Дениса Кораблева».
(источник:

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

)

Наша преподавательница литературы Раиса Ивановна заболела. И вместо нее к нам пришла Елизавета Николаевна. Вообще-то Елизавета Николаевна занимается с нами географией и естествознанием, но сегодня был исключительный случай, и наш директор упросил её заменить захворавшую Раису Ивановну.

Вот Елизавета Николаевна пришла. Мы поздоровались с нею, и она уселась за учительский столик. Она, значит, уселась, а мы с Мишкой стали продолжать наше сражение — у нас теперь в моде военно-морская игра. К самому приходу Елизаветы Николаевны перевес в этом матче определился в мою пользу: я уже протаранил Мишкиного эсминца и вывел из строя три его подводные лодки. Теперь мне осталось только разведать, куда задевался его линкор. Я пошевелил мозгами и уже открыл было рот, чтобы сообщить Мишке свой ход, но Елизавета Николаевна в это время заглянула в журнал и произнесла:

— Кораблёв!

Мишка тотчас прошептал:

— Прямое попадание!

Я встал.

Елизавета Николаевна сказала:

— Иди к доске!

Мишка снова прошептал:

— Прощай, дорогой товарищ!

И сделал «надгробное» лицо.

А я пошел к доске. Елизавета Николаевна сказала:

— Дениска, стой ровнее! И расскажи-ка мне, что вы сейчас проходите по литературе.

— Мы «Полтаву» проходим, Елизавета Николаевна, — сказал я.

— Назови автора, — сказала она; видно было, что она тревожится, знаю ли я.

— Пушкин, Пушкин, — сказал я успокоительно.

— Так, — сказала она, — великий Пушкин, Александр Сергеевич, автор замечательной поэмы «Полтава». Верно. Ну, скажи-ка, а ты какой-нибудь отрывок из этой поэмы выучил?

— Конечно, — сказал я,

— Какой же ты выучил? — спросила Елизавета Николаевна.

— «Тиха украинская ночь...»

— Прекрасно, — сказала Елизавета Николаевна и прямо расцвела от удовольствия. — «Тиха украинская ночь...» — это как раз одно из моих любимых мест! Читай, Кораблёв.

Одно из ее любимых мест! Вот это здорово! Да ведь это и мое любимое место! Я его, ещё когда маленький был, выучил. И с тех пор, когда я читаю эти стихи, все равно вслух или про себя, мне всякий раз почему-то кажется, что хотя я сейчас и читаю их, но это кто-то другой читает, не я, а настоящий-то я стою на теплом, нагретом за день деревянном крылечке, в одной рубашке и босиком, и почти сплю, и клюю носом, и шатаюсь, но всё-таки вижу всю эту удивительную красоту: и спящий маленький городок с его серебряными тополями; и вижу белую церковку, как она тоже спит и плывёт на кудрявом облачке передо мною, а наверху звезды, они стрекочут и насвистывают, как кузнечики; а где-то у моих ног спит и перебирает лапками во сне толстый, налитой молоком щенок, которого нет в этих стихах. Но я хочу, чтобы он был, а рядом на крылечке сидит и вздыхает мой дедушка с лёгкими волосами, его тоже нет в этих стихах, я его никогда не видел, он погиб на войне, его нет на свете, но я его так люблю, что у меня теснит сердце...

— Читай, Денис, что же ты! — повысила голос Елизавета Николаевна.

И я встал поудобней и начал читать. И опять сквозь меня прошли эти странные чувства. Я старался только, чтобы голос у меня не дрожал.

...Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Луна спокойно с высоты

Над белой церковью сияет...

— Стоп, стоп, довольно! — перебила меня Елизавета Николаевна. — Да, велик Пушкин, огромен! Ну-ка, Кораблёв, теперь скажи-ка мне, что ты понял из этих стихов?

Эх, зачем она меня перебила! Ведь стихи были еще здесь, во мне, а она остановила меня на полном ходу. Я еще не опомнился! Поэтому я притворился, что не понял вопроса, и сказал:

— Что? Кто? Я?

— Да, ты. Ну-ка, что ты понял?

— Всё, — сказал я. — Я понял всё. Луна. Церковь. Тополя. Все спят.

— Ну... - недовольно протянула Елизавета Николаевна, — это ты немножко поверхностно понял... Надо глубже понимать. Не маленький. Ведь это Пушкин...

— А как, — спросил я, — как надо Пушкина понимать? — И я сделал недотёпанное лицо.

— Ну давай по фразам, — с досадой сказала она. — Раз уж ты такой. «Тиха украинская ночь...» Как ты это понял?

— Я понял, что тихая ночь.

— Нет, — сказала Елизавета Николаевна. — Пойми же ты, что в словах «Тиха украинская ночь» удивительно тонко подмечено, что Украина находится в стороне от центра перемещения континентальных масс воздуха. Вот что тебе нужно понимать и знать, Кораблев! Договорились? Читай дальше!

— «Прозрачно небо», — сказал я, — небо, значит, прозрачное. Ясное. Прозрачное небо. Так и написано: «Небо прозрачно».

— Эх, Кораблёв, Кораблёв, — грустно и как-то безнадежно сказала Елизавета Николаевна. — Ну что ты, как попка, затвердил: «Прозрачно небо, прозрачно небо». Заладил. А ведь в этих двух словах скрыто огромное содержание. В этих двух, как бы ничего не значащих словах Пушкин рассказал нам, что количество выпадающих осадков в этом районе весьма незначительно, благодаря чему мы и можем наблюдать безоблачное небо. Теперь ты понимаешь, какова сила пушкинского таланта?

Евгений Дубровин,

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

Книга рассказывает о детстве двух братьев в сороковых годах. Вернувшийся с войны отец — чужой человек, которого они не готовы впустить в свою жизнь, отношения в семье дают трещину, вокруг разруха, подбирается голод... Родители отправляются на поиски козы, которая сможет обеспечить их молоком. Между тем, даже в послевоенной стране в школах шли уроки, а учителя требовали знания исторических фактов.


Куликовская битва.
(источник:

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

)

Император Веспасиан оказал довольно сильное влияние на мою жизнь. Благодаря ему я прослыл в школе ехидой и себе на уме, хотя ни тем, ни другим я не был. Но самое главное, я совершенно неожиданно попал в сложные отношения с нашей историчкой Марией Степановной, по прозвищу Мария Стюарт. Как известно, Мария Стюарт прославилась жестокостью. Мария Степановна мало чем от неё отличалась, разве что жила немного позже. От этой Марии Стюарт у нас весь класс стал психованный. Например, рассказывает пацан про какие-нибудь там племена, а Мария Степановна сидит да поддакивает — маленькая такая, добренькая: да, да, правильно, молодец, мол… А потом как вскочит, очками засверкает: в каком году такая-то битва была?

— В 1671, — врёт пацан.

— Нет. В 1671 другая битва была. Какая?

— Куликовская, — называет пацан единственную битву, которую он знает.

— Нет! Куликовская битва была не тогда. Ну-ка вспомни, в каком году была Куликовская битва?

— До нашей эры, — делает последнюю отчаянную попытку пацан.

Мария Степановна так и впивается в него очками.

— А когда наступила наша эра?

— За триста лет до Куликовской битвы, — выкидывает еще один финт пацан, но Мария Стюарт безнадёжно машет рукой: садись, мол, «два», ничего не знаешь. Пацан плетётся к себе на место, а историчка ему вдогонку:

— Ты хоть год-то своего рождения помнишь?

Измученный пацан останавливается и начинает морщить лоб.

— Тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот тридцать шестой…

— 1935, — подсказывают ему с места.

— 1935! — радостно кричит пацан, надеясь, что ему поставят за это тройку, но, конечно, бесполезно.

Даже у наших отличников по истории не было пятёрок.

— Я не знаю на пятёрку, — любила говорить Мария Степановна. — Да что я! Сам Пимен не знал на пятерку!

Однажды я крепко подзалетел на жизнях королей, и меня все больше и больше засасывало в глубь веков. Я отчаянно метался от одного короля к другому, пока мне не пришла спасительная мысль. Лишь бы Мария Стюарт клюнула.

— Это было за две тысячи двести лет до правления императора Веспасиана.

Мария Степановна посмотрела на меня удивленно. Еще никто не делал таких бросков. Она взяла ручку и долго что-то высчитывала на промокашке.

— Нет, — сказала она. — Не попал.

Я замер.

— Да, не попал. Опять. А когда царствовал император Веспасиан? — всё-таки не удержалась она от любимого вопроса.

— Веспасиан родился в земле сабинов, — начал я торопливым, срывающимся голосом, — близ Реате, в деревушке под названием Фалакрины, вечером, в пятнадцатый день до декабрьских календ, в консульство Квинта Сульпиция Камерина и Гая Помпея Сабина, за пять лет до кончины Августа…

Мария Стюарт глядела на меня стеклянными глазами, но всё-таки по привычке выдавила:

— А когда… скончался… Август?

— Скончался он в той же спальне, что и его отец Октавий, в консульство двух Секстов, Помпея и Апулея, в четырнадцатый день до сентябрьских календ, в девятом часу утра, не дожив тридцати пяти дней до полных семидесяти шести лет.

В классе стояла такая тишина, что было слышно, как у Мишки возился в коробке таракан, которого он принёс, чтобы пустить в валенок кому-нибудь из девчонок.

— Так… — наконец опомнилась Мария Стюарт. — Садись. Останешься после уроков.

Класс захихикал. Первый раз за все время. Обычно на уроках Марии Стюарт царило гробовое молчание или раздавались всхлипывания провалившихся девчат.

Мартти Ларни,

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

(источник:

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !

)

Книга рассказывает о приключениях финна, который решил круто изменить свою жизнь — принял титул «гражданина вселенной», назвался вместо Суомалайнена Джерри Финном и отправился покорять Америку. Там он побыл хиропрактиком и бродягой-хобо, а также поработал школьным учителем в школе ОСВ (Общество свободного воспитания). Этот фрагмент рассказывает о том, какие мировоззренческие различия обнаружились между Джерри и его учениками, самоуверенными американскими бэби-бумерами.

Без четверти восемь явился мистер Тэккер, чтобы приветствовать учителей. Услыхав об исчезновении мистера Нюгарда, председатель правления рассмеялся:

— Прекрасно. Его зарплату мы передадим в ученическую кассу, на карманные расходы учеников. А теперь, господа, вы должны ознакомиться с уставом нашей школы. Вот, смотрите!

Он подал Джерри и Бобо изящно отпечатанный картон, на котором друзья прочли следующее:

Десять заповедей учителю ОСВ:

1. Всегда ясно помни главную цель.

2. Сдерживай себя.

3. Не бей ученика, за исключением случаев самозащиты.

4. Не называй ученика глупым, ибо учитель, который не может научить, сам глуп.

5. Никогда не взваливай ответственность на ученика.

6. Не запрещай ученикам разговаривать между собою на уроке, ибо хорошее умение разговаривать открывает путь к успеху.

7. Не зови надзирателя или дворника на помощь, если нет прямой угрозы твоей жизни.

8. Не навязывай ученикам такой учебы, которая им не нравится.

9. Всегда уважай в учениках инициативу.

10. Прививай ученикам понимание того, что школа ОСВ — хорошее учебное заведение.

...Джерри обдёрнул на себе пиджак и с наигранной бодростью вошел в класс, который был до краев полон табачным дымом.

— На уроках курить нельзя, — сказал он строго, — ни тайком, ни открыто. Каждый должен выполнять требования школьного устава.

...Класс ответил взрывом протеста. Какой-то белобрысый мальчишка энергично замахал рукой, требуя слова.

— Пожалуйста, что ты хочешь? — спросил его Джерри.

— Я только хотел заметить профессору…

— Встань, когда говоришь! — потребовал Джерри.

— У нас не встают, — отбрил мальчишка.

(...)

— Как твое имя?

— Уэсли Кэтзервуд. Я родился в этой стране, и мною не командуют.

— Вот как, — проговорил Джерри сухо. — Теперь ты школьник и должен выполнять требования учителей.

Класс ответил новым взрывом протеста. Слова потребовала сидевшая рядом с Уэсли маленькая барышня, волосы которой были добела выкрашены перекисью водорода, а ресницы — дочерна сапожным гуталином. Класс стих. Маленькая Мэрилин попробовала отодрать жевательную резинку от своих новеньких искусственных зубов, растянув клейкую жвачку в длинную тонкую нить и сказала:

— Профессор, должно быть, не знает, что отец Уэсли — владелец большого универмага в Пэйнсвилле?

— Нет, этого я, к сожалению, не знал, — удивленно ответил учитель. — Но какое это имеет отношение к делам школы?

— Отец Уэсли — один из учредителей ОСВ и больше всех жертвует для нашей школы.

На лице Уэсли Кэтзервуда появилась надменная улыбка победителя. Он достал из кармана пригоршню жевательных резинок в красивых обертках и начал разбрасывать их по всему классу. Маленькая Мэрилин старательно пудрилась и уже превратилась в совершенное подобие Марлей Дитрих: она казалась такой же томной и усталой. Джерри Финн прикусил губу, чувствуя, что проиграл первый раунд схватки. Он стал поправлять очки и решил изменить педагогическую тактику.

— Дорогие друзья! По расписанию теперь у нас должен быть урок истории литературы.

— Аааэээоооххх! — послышался дружный зевок класса.

— Из классного журнала я узнал, что на последнем уроке вам с помощью учебного фильма было рассказано о сущности литературы. Может ли кто-нибудь из вас теперь коротко ответить, что такое литература в широком смысле слова?

Никто не выразил желания. Джерри спокойно ждал некоторое время, но наконец решил пойти классу еще немного навстречу:

— Все письменные и печатные творения человеческого духа вообще называются литературой…

— Сухо! — простонала какая-то утонченная душа на задней парте.

Джерри постучал указкой по краю стола и продолжал:

— Однако возьмем теперь литературу в ее более узком значении и рассмотрим ту ее часть, которая называется художественной литературой.

— Мура! — раздалось на задней парте.

— Старомодно!

— Давайте смотреть кино! — предложил кто-то.

— Кино! — закричал весь класс. — Давайте нам кино!

— Стереоскопическое! — заметил Уэсли Кэтзервуд. — Мой папаша заплатит.

Вы не можете просматривать внешние ссылки, что-бы просмотреть зарегистрируйтесь или авторизуйтесь на форуме !